Спецкор «МК» 2,5 недели была пациенткой в Тамбовской психиатрической больнице и увидела, что это изнутри.
Главная свобода та, которая внутри человека. Даже за больничной решеткой. А душевнобольные — это люди, у которых точно есть душа. Просто она болит.
тестовый баннер под заглавное изображение
Продолжение. Начало см. от 02.06.2025
Помните, был такой перестроечный фильм «Авария — дочь мента»? 17-летняя новая пациентка Ева — типаж юной героини картины Оксаны Арбузовой. Над губой у нее пробивались маленькие усики, что нисколько ее не портило. А на левой щиколотке виднелось недобитое тату Кити Кэт. Спрашиваю: «Чего не добила-то?» — «Больно».
«А это не больно?» — все руки Евы (девочку зовут иначе, у меня есть ее полное имя и фамилия) со следами от порезов вплоть до предплечий. «Скажешь. Я стараюсь так, чтобы не больно было».
Мать с отцом развелись, по ее словам, когда Еве было 9. И с тех пор ее судьба, опять же по ее словам, их совершенно не заботила, у них были новые семьи. С 9 лет курит, Пьет с 13, С 13 живет одна в бабушкиной квартире на улице Сенько. С 13 (какой-то роковой возраст) живет половой жизнью. Мужик взрослый. Все, по ее словам, по обоюдному согласию.
«Он педофил, детка. Добровольно и по согласию — это с 16. Если раньше, то это уголовка».
У меня от ужаса нет слов. А что говорит опека?
Тамбовская опека 17-летней Евой и ее личной жизнью, как она мне говорит, не интересуется.
При всем этом Ева довольно неплохо начитана. Пишет стихи. Прочитала мне. Я сказала, что это очень даже ок, и, когда в ближайший день раздали телефоны, заставила ее продиктовать одно на мой, она, конъюнктурщица, тут же на волне придумала сходу ещё одно — наспех, и сообщила, если я опубликую их где-то, то с меня гонорар, и что она готова написать ещё тонну уже за деньги, на что я ей сказала, что за эту графоманию и гроша ломаного не дам, тогда она согласилась публиковаться просто ради славы.
Но первое стихотворение действительно талантливое, вот оно. Написано от мужского лица.
Таблетки на завтрак
Таблетки на ужин
Кажется, я больше
никому не нужен
Даже тебе
А ведь хотели жить
в простой мечте
Я, ты и котик на месте,
Где я вовремя не сказал:
Намасте
4 марта 2025 года Ева, как она рассказала, получила 4 месяца условно, говорит, что за кражу банки растворимого кофе. Якобы они с подругой украли, и подруга попалась. Мать пришла на вынесение приговора. «Что сказала?» «Что-что? Молодец, говорит, доченька!» Я понимаю, что Ева врет. За банку кофе максимум была бы административка. Но я не стала читать нравоучений.
Кто я ей? Единственное, сделала замечание по поводу располосованных рук.
Что когда она вырастет и пойдет в ресторан с любимым мужчиной, тот обязательно спросит ее, что за фигня покрывает ее руки вплоть до ключиц. «Не спросит, я надену платье с длинными рукавами». «Но потом тебе придется раздеться. «Я разденусь в темноте». «А утром?» «А я уйду еще ночью» «А когда вы встретитесь снова? Или ты всегда будешь уходить от него в темноте?» «Что ты ко мне пристала? У меня вообще никого больше не будет, кроме того, кто сейчас. А он про меня и так все знает. А в 30 лет я буду уже лежать в могиле». «И от чего же ты умрешь?» «От старости». «То есть я, по-твоему, уже старая? Потому что мне намного больше, чем 30».
Глубокая мысль играет на ее лице. Как бы сделать так, чтобы я не обиделась. «Ну… ты красивая старая, по тебе это не очень заметно, что тебе уже пора в могилу».
Вечные двигатели
В обед Ева устроила истерику. Она требовала немедленно дать ей телефон, чтобы позвонить отцу, который до сих пор не знает, где она находится.
Ей говорили, что есть правило внеурочно не давать телефон, а она, что нету таких правил, что она несовершеннолетняя, и для нее должны быть поблажки, ей грозили вязками, а она, что ей плевать на вязки. Но, наверное, послабления для несовершеннолетних все же существуют, телефон обещали дать, несмотря на ее истерику, но потом сказали, извини, он разряжен полностью, а у тебя Type-C, и ни у кого такого разъема больше нет, у всех обычные кнопочные телефоны, есть пара айфонов старого образца, и ещё у Калугиной (моя фамилия по паспорту) Type-C.
Ну ок, сказала я, пусть подзаряжает моим, я не против. А надо понимать, что мало кто с кем делится в психушке, это не то, чтобы не принято, но если ты с человеком дружишь, то да, он твой человек, он в твоем кругу, а если он тебе никто и ты ему ничем не обязан, то вы никак друг с другом не контачите и вещами не делитесь.
Вы бы видели, как изменилось лицо медсестры Оли – как будто бы я как минимум удочерила Еву, а не дала ей во временное пользование свой шнур. Я не знаю, как это передать, но Ольга меня… зауважала, что ли. На целых пять минут я была ее героем дня.
…Сигареты раздавали пять раз в день. И только тем, кому их принесли родные. К их распределению врач не имел никакого отношения. Тут командовали исключительно санитарки. Это была их вотчина.
Первое время, когда я вела себя не так, как им хотелось, мне кричали в лицо: «Лишаешься сигарет!» — и очень удивлялись, видя, что я не начинаю их умолять и плакать. Я ж ведь не курю. Но могу себе представить, что это страшно, так как у меня, например, интернет-зависимость. И я понимаю, что это такое: остаться без связи.
Курили в отделении все или почти все. Самый, на мой взгляд, героический поступок совершила Лиля-Лилит, когда Ольга потребовала от нее отречься от меня, иначе она не даст ей сигарету.
«Отрекись от Калугиной, или ты лишаешься вечернего курева…»
— Да фиг тебе, — сказала Лилит. — Давно хотела курить бросить. А тут такой повод.
(Она прямо просила меня обязательно упомянуть в статье этот эпизод, чтобы все знали, какая она крутая. На самом деле, отказавшись от сигареты, она пошла в туалет, и каждая из девочек дала ей по затяжке и в итоге получилось даже больше, чем целая сигарета, так что Лилит вышла даже на подъеме, не бросила подругу и неплохо так оттянулась). Но на самом деле она же не знала, что так получится, и сильно рисковала. Как вы помните, в психушке никто никому ни друг и ни товарищ…
Ещё одно хорошее стихотворение Евы.
Обнаружила в рукописном варианте:
«Я впервые не стала есть свой обед
Суп со звездочками
Мне стало его жалко
Я подумала
Что когда-то
Этому мясу тоже было жарко
Оно тоже мыслило
Тоже любило
Как я в детском саду…»
Можно, я перескочу на несколько дней вперед в тот день, когда я поняла, что все закончится хорошо?
Это день, когда в нашем отделении появилась Женя.
Это произошло всего дней за пять до моей выписки. То есть хронологически я сейчас чуть-чуть забегаю вперед, но так хочется получить хоть немного солнца в холодной воде.
Пусть будет так. Женя и я этого заслуживаем. Она ворвалась в наше отделение, как солнечный зайчик, рано утром и сразу принялась танцевать. Да, да, на том самом крошечном островке свободы «комнаты дневного пребывания», где мы к тому времени привыкли «бесячиться». И это было круто. И как-то очень правильно.
Ну… вот я , например, хорошо пою. Но двигаюсь я… ужасно. Скажем прямо. Не гармонично. На тройку с минусом. И я, мое тело, никогда не было гармоничным и гибким. Иногда медведь наступает на ухо. Иногда на ноги. Мне на ноги. Я не могу с первого раза запомнить ряд простых движений. И это значит — не дано, а вот Женька в свои 30 двигалась просто офигенно. Мягко и одновременно быстро. Как Шакира в клипе. Оказалось, что она профессионально танцует танец живота. Специально училась этому на курсах. И потом преподавала. Ещё и тверк, и сальсу, и латину. А вдобавок классно поет, и рисует, и рукодельничает, делает браслеты, кольца, вышивает, вяжет, пишет стихи. И всегда на позитиве.
Откуда она такая в Тамбове? Оказалось, Женя приезжая. Они с мужем недавно сюда перебрались.
Диагноз Жене (нарушения настроения, как у многих творческих людей) поставили лет десять назад, и с тех пор она лечилась, приходила к знакомым докторам, корректировала препараты, общалась с психотерапевтами и спокойно уходила домой …
Ну, она думала, что и здесь будет что-то примерно в этом роде…
Поэтому подписала согласие на добровольную госпитализацию …
«Девочки, не надо говорить, что здесь плохо. Я пришла на позитиве и уйду на позитиве. Я обо всем составлю свое собственное представление», — сказала Женя, когда мы наперебой во время уроков танца живота, принялись перечислять ей ужасы здешнего режима.
А ещё у Жени папа фермер и вдобавок кришнаит. И с этим связана одна фантастическая история.
«У отца два десятка коров. Он всем дает имена индуистских богинь: Кали, Лакшми, Парвати, Сити. Он их доит. А резать не может. У него рука не поднимается. И они у него живут по 20 лет и все не умирают. До старости живут. Оказывается, коровы-долгожительницы. Просто этого никто не проверяет. Одну корову по имени Парвати долгая жизнь так достала…
«Конечно, любого бы достало, если его доят каждый день по два раза и просвета этому нет, — ответила я ей, — Возможно, она просто восприняла философию своего хозяина и решила, что в следующей жизни родится кем-нибудь более приличным, чем долгожительницей- коровой у хозяина-кришнаита!!!»
А теперь внимание!!!!
Забирала меня из психушки моя подружка Дина Карпицкая, тоже журналистка, когда мы возвращались в Москву на ее машине, я рассказала ей эту душераздирающую историю про корову, на что Динка, любительница отдыха на Гоа (мы как-то даже вместе там зависли на месяц зимой 2017-го), на полном серьезе рассказала, что в Индии есть адвокаты, которые отмазывают автомобилистов, задавивших коров, доказывая, что эти священные животные ложатся на дороге специально, мечтая о скорейшем перерождении…
Именно Женька вдохнула жизнь в наше отделение. Если я была революционером, жаждущим уничтожить зло до основания и бороться со всеми подряд, не щадя живота своего, то она была светлым творцом и вдохновителем.
Я рассказала ей про платную палату (мне же не жалко, та все равно пустовала), и она позвонила мужу, чтобы он ей ее оплатил.
Она договорилась с санитарками, что, раз нельзя иметь ручки, муж принесет фломастеры с мягкими наконечниками и она будет рисовать с больными девочками в раскрасках (раскраски муж тоже принесет).
Она построила всех в ряд, начиная с агрессивной Даши и заканчивая негибкой мной, и начала показывать танец живота поэтапно (нет, у меня не получилось, если я до стольких лет не научилась его танцевать, то, мне кажется, это зряшное дело), но многие девочки в отделении были счастливы, что получили в личное пользование индивидуального тренера по танцам. Особенно фитнес-няша Алиса, которая ночами мыла все отделение за чашку кофе и две печеньки.
Камень вместо сердца
Мне все время казалось, что если у нас тут все, как в кино, так для пущего драматизма не хватает, чтобы кто-нибудь умер. Наверное, я мыслила не совсем как эмпатичный человек, но к тому моменту я вошла в режим «писатель», никто же не упрекает Льва Толстого в том, что он убил Анну Каренину, а ведь ей ещё жить бы да жить… Шутка!
Если честно, я грешила на «Глухую», которая к тому времени достала бродить по отделению в полном невменозе. Она так и не пришла в себя. Ночью ее отправляли на вязки, потому что она становилась агрессивной, а днем она упорно отказывалась возвращаться в реальность. Хотя, в отличие от меня, она не находилась на строгом контроле приема лекарств, а прилежно пила все, что ей давали.
Но с каждым днем слабела все больше. Мне было ужасно ее жалко. Если это гуманная современная психиатрия, то на фиг она такая нужна? В общем, состояние ее лучше не становилось. Остальные девочки звали ее «потерянный кукушонок».
Пару раз она даже падала в обморок, не так, как я, а по-настоящему.
Но умерла совсем незнакомая женщина. И не в психушке.
У нас в отделении лежала 28-летняя Кристина. Ее положили всего на несколько дней раньше, чем меня. Она работала продавщицей в супермаркете эконом-класса. У нее был маленький сынишка, с мужем отношения были сложные, и она брала несколько смен подряд, чтобы побольше подзаработать. Однажды она услышала голоса, в результате ее забрали в психушку. В больнице Кристина все время плакала. Чаще всего ее навещала свекровь.
Дома у нее лежала мама с инсультом, и Кристина очень боялась за ее самочувствие.
…В один из понедельников случилось страшное. То самое страшное.
Помните, ни для кого не должно быть исключений? Телефоны только в «понедельник, среду и пятницу» в 17:30 на 10 минут. Все пациентки ведь одинаковые. Исключений не бывает.
Так вот, в одну из апрельских суббот мамы Кристины не стало. Но дозвониться ей родственники не смогли, сотовые были отобраны. Почему они не могли набрать на стационарный — непонятно. Это все же чрезвычайное обстоятельство. В понедельник утром на третьи сутки женщину похоронили. Православная традиция такова, никого не ждём. А телефон дочери дали только вечером, и Кристина узнала об этом уже слишком поздно, и даже после этого ее не отпустили. Ну, а смысл, обратно же не раскопают. Чего отпускать, на могилку посмотреть? Все утро Кристина лежала ничком на столе в «комнате дневного пребывания» и смотрела в стену… А я сидела и думала: ничего себе. Такого просто не может быть. Это просто кино какое-то. В реальной жизни не может быть такой концентрации событий и бездушных людей…
Продолжение следует…
