Защищать детей нужно ежедневно: непраздничные заметки педагога накануне 1 июня
Первого июня — Международный день защиты детей. Его отмечают больше 60 государств мира. Сама идея этого праздника родилась почти век тому назад, 1 июня 1925 года. Именно в этот день генеральный консул КНР в США устроил в Сан-Франциско для сирот, привезенных в этот город из Поднебесной, национальный китайский праздник, посвященный началу летнего времени года. Торжество получилось ярким, красочным и чрезвычайно трогательным. О нем широко писала пресса.
Затея китайского дипломата пришлась по душе мировому сообществу. Она обсуждалась на Женевской международной конференции, посвященной защите детей. Однако, кроме утверждения даты праздника (1 июня), дело дальше не пошло.
Вернулись к этой идее уже после Второй мировой войны, в 1949 году, когда Международная демократическая федерация женщин в Париже приняла резолюцию об учреждении Дня защиты детей. Официально его стали праздновать с 1950 года.
Необходимость подобной даты, а также именно такого названия продиктована временем. Вторая мировая война оставила после себя огромное количество сирот, лишенных родительского присмотра и крова. Бездомные ребятишки в поисках пропитания просили милостыню или воровали. Многие умирали от голода и болезней. С таким положением невозможно было мириться.
Праздник праздником, но, на мой взгляд, детей надо защищать все 365 дней в году. Особенно это становится важным в переломные эпохи, чреватые кризисами и войнами. Порукой чему является жизнь и судьба человека, чей портрет висит у меня в кабинете. Высокий с залысинами лоб, бородка и усы. Неискушенные посетители принимают его за Ленина. Действительно похож, если бы не глаза — они совсем другие: добрые и печальные. Это Януш Корчак — врач, педагог, писатель.
Хенрик Гольдшмидт, известный всему миру как Януш Корчак, не был романтиком-идеалистом. Это был достаточно жесткий человек, офицер-военврач, прошедший три войны. Книга «Как любить ребенка» писалась не в тиши кабинета, а в короткие моменты передышек между хирургическими операциями под стоны раненых и разрывы снарядов в прифронтовой полосе. Нашел время и место для педагогического творчества…
Первая в его жизни война — Русско-японская. Задумывалась как маленькая победоносная, а обернулась началом краха империи. Второй фронтовой опыт Корчак приобрел в годы Первой мировой войны, где врачи были поражены бессилием и моральным разложением царской санитарной службы. Не хватало лекарств, инструментов, дезинфицирующих средств и перевязочного материала. Бараки, которые должны были стать полевыми госпиталями, разваливались. Деньги, предназначенные на их ремонт, разворовывались. Взяточничество достигало огромных масштабов…
Однако вернемся к запискам доктора. В 1915 году ему 35 лет. К этому времени он уже достаточно известный писатель и педагог. Писательская цепкость глаза и литературный дар помогали находить отточенные формулировки. К ежедневной письменной фиксации наблюдений за детьми Януш Корчак призывал как родителей, так и педагогов, объясняя последним, что «иначе их жизнь будет промотана зря». Поразительно, Корчак, впрочем, как и Макаренко, никогда не писал строго научных трудов, не защищал диссертаций. Однако именно на книгах Макаренко и Корчака строится теория педагогики, защищены сотни, если не тысячи диссертаций другими.
Педагогическая мысль Корчака отливалась не только в литературную форму, он обладал редким даром материализации педагогических идей, поскольку был, как сказали бы сегодня, блистательным менеджером образования, способным в сжатые сроки четко организовать работу детского учреждения с невероятно сложным контингентом воспитанников. Тому есть неоспоримое доказательство.
В 1915 году, получив трехдневный отпуск, Корчак отправился в Киев, в интернат для детей. Им руководила Марина Фальская, которая с трудом справлялась с детьми, чье сознание искалечила война. Визит офицера, известного писателя, приехавшего прямо с фронта, воспитателя, понимавшего педагогические проблемы как никто другой, стал переломным моментом для всех. За три дня пребывания в киевском интернате Корчак преобразил хаотическую жизнь его шестидесяти обитателей. Из случайного сборища агрессивных анархистов они начали превращаться в демократическое сообщество. В начале своего визита он был втянут в дело тринадцатилетнего мальчика, которого обвиняли в краже часов и угрожали выгнать из интерната. С помощью проверенной методики товарищеского суда: свидетелей, обвинителей, адвокатов и судей, которых выбирали из воспитанников, — удалось доказать невиновность мальчика, а заодно дать понять детям, что их права здесь уважают. Он помог им организовать самоуправление. Предложил издавать собственную газету, показал, как это делать, сам написал вступительный фельетон, а позже присылал статьи с фронта. Днем он проводил время с мальчиками: расспрашивал об их прошлом, о судьбах, печалях, мечтах, советовал, поддерживал, придумывал игры, которые позволяли им хоть на минуту забыть о действительности. За эти три дня Корчак заразил Марину своей педагогической страстью, указал ей цель.
Человека, прошедшего через грязь и кровь войн, ежедневно и ежечасно наблюдавшего смерть, трудно представить педагогом-романтиком. Да Корчак таким и не был. Первая мировая не последняя в его жизни. Впереди революция, Гражданская война и провалившееся наступление Красной Армии на Варшаву. Такой, обретенный в боях, опыт диктует реалистическое, лишенное сантиментов отношение к жизни и воспитанию новых входящих в нее поколений.
«Мир уродлив, и люди грустны», — сказал замечательный американский поэт Уоллес Стивенс. Из этого не следует, что бесполезно учить детей правде и прививать им вечные нравственные ценности. Но есть одно «но»: «Да разве может обойтись любовь к правде без знания дорог, которыми ходит кривда? Разве ты желаешь, чтобы отрезвление пришло внезапно, когда жизнь кулаком хама смажет по нашим идеалам? Разве, увидев тогда твою первую ложь, не перестанет твой воспитанник сразу верить во все твои правды? Если жизнь требует клыков, разве вправе мы вооружать детей одним румянцем стыда да тихими вздохами? Твоя обязанность воспитать детей, а не овечек, работников, а не проповедников: в здоровом теле — здоровый дух. А здоровый дух не сентиментален и не любит быть жертвой. Я желаю, чтобы лицемерие обвинило меня в безнравственности». Задириста последняя фраза от Корчака.
Лицемерие взрослых — проклятие воспитания во все эпохи. Самодовольные взрослые, в массе своей демонстрируя далеко не безупречный образ жизни, проповедуют детям идеальный способ существования, не допуская мысли, что те кожей ощущают и болезненно переносят фальшь: дистанцию между словом и делом. Но наступают времена, когда этот разрыв зашкаливает. Именно лицемерие казенных идеологов диктует государственную стратегию воспитания, основанную исключительно на положительных примерах из истории Отечества, призванных прививать детям любовь к родному пепелищу. А о путях кривды — ни слова. И это в условиях свободного доступа к любой информации.
Именно лицемерие приводит к тому, что ученик, однажды внезапно уличивший воспитателя в лукавстве, перестает верить ему. А в результате становится циником или стихийным бунтарем, чей протест выплескивается на улицы.
По отношению к детям доктор Корчак занимал единственно верную охранительную позицию. Революционер в педагогике, он тем не менее всегда предостерегал, выступая на рабочих собраниях: «Нельзя устраивать революцию, не подумав о ребенке». В одном из своих писем он заметил: «Легче всего умереть за идею. Такой красивый фильм: падает с простреленной грудью, струйка крови на песке, и могила, утопающая в цветах. Труднее всего изо дня в день, из года в год жить ради идеи». Как писал, так и жил, полагая, что по-настоящему преобразовать мир возможно, лишь преобразовав воспитание.
Как любить и воспитывать ребенка в России? Этот вопрос я периодически слышу от чутких, тревожных родителей и педагогов. Он нерешаем для тех, кто по-прежнему исповедует веру в то, что бытие тотально определяет сознание. Такие люди видят вокруг себя кричащие противоречия, страдают от несправедливости окружающей жизни, но недооценивают силу Духа.
Что же касается сомнений в красоте жертвы во имя идеи, то мои личные впечатления — непосредственного участника событий августа 1991 года в Москве — их усиливают. Там, под мостом, в революционном порыве одни молодые люди накинули брезент, закрыв смотровые щели бронемашины, а другие молодые люди, сидящие в ней, с испугу открыли огонь. Никто не хотел умирать… Могилы погибших тогда утопали в цветах. Сегодня мало кто вспомнит их имена. Жертвенное поведение молодых людей, их «упоение в бою, у бездны мрачной на краю» — известный психологический феномен, который с превеликим удовольствием во все времена эксплуатируют технологи власти в собственных политических целях. Зрелый, состоявшийся человек вправе принять решение о вступлении в борьбу, трезво осознавая возможность своей гибели. Но втягивать детей во взрослые политические разборки, не думая о том, что они могут привести к кровавой развязке, — неприкрытый цинизм.
Доктор Корчак, живой, непосредственный участник и свидетель войн, революций и переворотов, знал, как вести себя педагогу, попавшему со своими детьми в водоворот истории. Его жизнь и судьба — образец самого трудного вида героизма, героизма повседневности. Даже в тяжелейших условиях гетто он умудрялся скрашивать жизнь своих воспитанников — ставил с ними спектакли. Он мог спастись, но принял решение идти с детьми до конца — и вошел в газовую камеру, рассказывая малышам сказки.
Не устаю повторять вновь и вновь: коренная педагогическая проблема, никогда не теряющая своей актуальности, в равной степени волнующая педагогов и родителей, — можно ли в безнравственном обществе воспитать нравственных детей? Опыт Корчака дает ответ: да, можно! Но при условии, что воспитатель сосредоточит свои усилия на главном направлении — созидании и сохранении у ребенка чувства собственного достоинства. В этом альфа и омега педагогической системы Януша Корчака.
